Архангельская епархия

«Постоянная работа на пределе своих возможностей, попытка деликатно раскрыть в иконе вибрацию цвета, глубину пространства, дыхание. Все это потом воздействует на смотрящего, беседует с ним. Очень важно, чтобы глаза иконы заглядывали тебе в душу», — так считает член союза художников России, иконописец Сергей Егоров.

Сийский монастырь

В Обитель преподобного Антония я попал в 1993 году по благословению моего первого духовника архимандрита Германа (Чеботаря). Тогда, в 90-е годы, люди стали возвращаться в храмы. Монастырь только начинал возрождаться. Господь в тот период являл много благодати и чудес.

Настоятель обители игумен Трифон произвёл основательную реконструкцию моего богемного сознания. Почти все посты я и иконописец Игорь Лапин жили в монастыре. Это был период активной перемены ума – мета́нии. Передо мной проявилось зеркало, в котором я начал видеть себя в истинном свете. И, поверьте, ничего хорошего в нём не отразилось.

Отец Трифон стал основателем нашей иконописной мастерской. А в 1995-м организовал нам с Игорем стажировку во Всероссийском Художественно-Реставрационном Научном Центре им. И.Э. Грабаря в Москве (ВХРНЦ).

Иконописание

Когда я начал заниматься иконописью, все оказалось сложнее, чем я предполагал. На тот момент я состоял в Союзе художников, считал себя профессионалом. Однако пришлось полностью переучиваться. Три года мы с Игорем посвятили работе в музеях, занимались копированием икон, что было для нас непосредственным «вхождением» в мир живой древнерусской иконы.

У светского художника, который без серьёзной подготовки берётся за иконопись, кроме комиксов ничего не получается, да и не может получиться. По сравнению со светским искусством, икона является совершенно другим миром, при всей видимой схожести пластических форм. Это как иночество. Всё иное. Даже не скажешь, в чем её тайна. Знаю только одно: иконопись – это не профессия, это Путь.

Созданный иконописцем образ отличается от иконописного канона ровно на уровень личности художника и его таланта. Если три иконописца будут делать список с одной и той же иконы, то результат у всех получится совершенно разный. Внешне изображение будет примерно таким же, как на оригинале, но разным будет его наполнение жизнью. Как это объяснить?

Когда-то в молодости я работал оформителем в художественном фонде, и наши старики писали «иконостасы» советского периода — портреты членов политбюро. И вот идёшь по городу и видишь: это писал Толя Чумаков, а это – Геннадий Семаков. Все вожди были неуловимо похожи на изобразивших их художников. Портреты имели два лица – одно своё, официальное, а второе – хорошо узнаваемое – автора портрета. Почти так же и в иконе.

Античное искусство, дохристианская Греция, византийский период – это уровень высочайший. И всё это богатейшее наследие естественным историческим путём через преемственность поколений перетекло в храмовое искусство. Когда начинаешь создавать образ, перед тобой стоят образцы великой культуры, которым ты призван соответствовать. Но современный мир, как печать отражается на художнике, и как не сопротивляйся, эта печать накладывается на тебя как часть эпохи, в которой ты живёшь. Поэтому есть большая разница между древней иконой и списком современного художника.

Ведущий художник-реставратор А.Н. Овчинников, у которого мы с Игорем учились, объяснял этот феномен так. Тайна Боговоплощения — это как костёр. И в историческом, и в мистическом контексте. Со временем человек от этого костра удаляется. Сначала он чувствует тепло, потом видит огонёк, затем только отсвет, а потом улавливает лишь запах.

Мы всеми силами пытаемся передать дух древней иконы, но для этого надо самому хотя бы в малой степени иметь в себе жизнь этого духа. А это требует постоянного душевного и физического напряжения. Огромной внутренней собранности и дисциплины.

О своих работах

Сейчас я делаю реконструкцию образа Богоматери «Грузинская» XVI века из Нёноксы, который находится в коллекции Архангельского музея ИЗО. Лик сильно повреждён, и я пытаюсь его восстановить.

Ещё делаю список с чудотворной иконы Божьей Матери «Иверская» из монастыря Ивирон на Афоне. Оклад с неё не снимался с Х века, и что под ним, узнать трудно. Я пытаюсь реконструировать часть образа по чеканному окладу.

Халтурить нельзя, да и не получается. Постоянная работа на пределе своих возможностей, попытка деликатно раскрыть в иконе вибрацию цвета, глубину пространства, дыхание. Все это потом воздействует на смотрящего, беседует с ним. Очень важно, чтобы глаза иконы заглядывали тебе в душу. Задаём планку по максимуму и только при этом условии может появиться более-менее приемлемый результат.

О главном в иконе

В иконе самое главное то, что происходит помимо тебя и твоих усилий. Находясь в храме, икона неведомым нам образом обретает свою личную жизнь. Открывается это спустя годы.

Над росписью в Успенском храме мы пять лет трудились с Игорем. А сейчас ощущение, что всё это делал кто-то другой. И ты в этом даже не участвовал. По-крайней мере лично у меня такое чувство. И в этом есть доля истины.

Церковь – как мистический организм. Всё переплавляет, всё исправляет, всё преображает. И людей, и их искусство. Художник не одинок в своей работе. Его ведёт Благодать. Даже если её не ощущаешь. Происходит синерги́я, соработничество. Иначе не объяснить, как мы вдвоём с Игорем смогли расписать такой огромный храм, без предварительных эскизов, не имея никакого опыта в стенописи.

Твоё творчество – как твой ребёнок. Проходит время и твоё искусство, как и твои дети, уходит от тебя и продолжает жить своей жизнью.

Афон

В братии монастыря Ватопед на Афоне неисповедимыми путями оказался постриженник Сийского монастыря, иеромонах Прохор (Кузнецов). Когда Ватопедские отцы искали мастеров, чтобы расписать зал праздничных собраний, отец Прохор предложил нас с Игорем. Взяли мы благословение у нашего Сийского игумена Варлаама и приехали на собеседование. Тема росписи – история обители. Отцы попросили, чтобы «было по-церковному, но не как в церкви». В результате коллективных усилий получился интересный синтез античной живописи и классического Византийского храмового искусства XIV века.

Ватопед — один из самых значимых монастырей на Афоне. Паломники сюда приезжают со всего мира, поэтому ответственность огромная. Но пока, милостью Божией и терпением Ватопедских отцов, всё получается.

Я однажды спросил куратора этого проекта отца Арсения, почему для работы выбрали именно нас, ведь так много блестящих иконописцев и в Греции, и в России. Он ответил: «Так получилось. На Афоне все решает Божья Матерь – Панагия». Отцы рассказывали, как несколько лет назад приехал сюда молодой человек и сказал, что хочет помочь монастырю. Оказалось, что у его матери был рак в последней стадии. И, когда уже все отчаялись, ей во сне явилась Женщина и сказала: «Я тебя исцеляю». Больная спросила имя Благодетельницы. «Меня зовут Всецарица, и живу я на Афоне в Ватопеде». В течение недели диагноз сняли. Мать собрала семью и велела искать Ватопед и Всецарицу. У святогорцев твёрдое убеждение, подтверждённое многовековым опытом: ничто на полуострове не происходит без воли Богоматери.

Что для Вас творчество?

Творчеству я посвятил бо́льшую часть своей сознательной жизни. Когда-то мечтал стать моряком, закончил мореходку, был штурманом, а потом ушёл с флота. В 25 лет пробудился интерес к живописи, попал в руки к моему первому учителю – Борису Копылову. Долго занимался в студии, потом начал участвовать в выставках, вступил в Союз художников. И так получилось, что творчество стало основным занятием и делом моей жизни.

Я никогда об этом не пожалел, хотя творчество – это тяжелейший процесс бесконечного выбора единственного правильного решения из тысячи возможных. А ещё творчество – это один из путей Богопознания. А познание Бога – это задача, смысл и цель человеческой жизни.

Записала Дарья Андреева

Материал из журнала "Вестник Архангельской митрополии" №1, 2016