Архангельская епархия

Моя мама родилась в Архангельске. Её отец, мой дедушка, служил до революции начальником чай управления (тогда были коммерческие связи с Китаем), и своей единственной дочери он дал достойное воспитание и образование. Она работала учительницей и, поехав на курорт в Польшу, познакомилась с моим будущим отцом Алексеем Николаевичем Денбновецким. Он к тому времени закончил духовную семинарию. Его отец, мой дед, был в сане архиерея. Папин брат тоже закончил семинарию и жил в Константинополе. Мама и папа обвенчались и любили друг друга всю свою жизнь.

Побег от войны.

Я родилась в 1910 году. Детские годы мои проходили безмятежно. Но вот разразилась Первая мировая война. Смутные времена. Родители посчитали, что оставаться в тех местах небезопасно и подались в семнадцатом году в Архангельск, к маминым родителям. Дедушка и бабушка встретили нас радостно. Папа поступил в одну из городских церквей, три года там служил, а потом его перевели в село Вознесенье.

Храм здесь был очень красивым. Папа называл его собором. Нам выделили просторный поповский (как его называли в народе) дом с земельным участком. Папа был хорошим агрономом (к нему со всей округе приезжали за советом земледельцы) и превратил участок в настоящий сад. Всё у него росло и плодоносило, даже вишни и яблоки. На грядках сам высеивал и выращивал шампиньоны. Овощей заготавливали на всю зиму.
А сколько он выращивал цветов и около дома, и у храма! Папу в округе очень любили и уважали. Он обслуживал 11 деревень. Выезжал, несмотря на погоду, на крестины и отпевания. В каждой деревне у него были друзья. Иногда крестить привозили к нам домой. Я была первой помощницей отца и первой кидалась мыть купель, ставить самовар.

А как отец вёл службу в храме! Красиво и величественно. Он обладал прекрасным голосом. В храме было два клироса, два хора (31 голос), отец сам писал ноты, сам вёл репетиции. Пела в хоре и я. У меня появились брат и сестра. Папа много времени уделял нашей учёбе. Учил нас латыни и старославянскому.

Тучи сгущались.

Но тучи уже сгущались: начинались гонения на духовенство. Нас с братом отчислили из школы (просто выгнали) как поповских детей. Помню, как я горько плакала, прижавшись к дверному косяку. Мама обряжалась у печки и смахивала слезы фартуком. Папа подошёл ко мне, обнял за плечи и сказал: «Я всё понимаю, доченька, и мы с мамой сами займемся вашим образованием. Только не отчаивайся и не теряй веру в Бога». На другой день папу не допустили к церкви, когда он шёл на службу, сказали: «Церковь закрыта! И попов вон!» Он вернулся домой растерянный, но всё еще подбадривал нас - это недоразумение, все образуется. И молился, молился, молились и мы.

Клуб в поповском доме.

Ещё через несколько дней пришли выдворять нас из дома. В поповском доме будет клуб. Нам разрешили поселиться в ветхом бараке, где до этого была больница и находились больные тифом. Нам даже собраться по- нормальному не дали. А назавтра папу забрали, как и остальных служителей храма. Вместе с раскулаченными семьями увезли в Архангельск.
В храме устроили зернохранилище. Решили колокол сбросить, самый большой. Был такой партийный Петруша Чёрный. Он разошёлся, мол, я сам сшибу этот колокол и полез с молотом на колокольню. А она высоченная. Забрался, пробовал сшибить, да не тут то было. Свалился с колокольни и расшибся насмерть. А потом всё же это не доброе дело кто-то довершил. Сердце кровью обливалось. Как обидно было за такой прекрасный собор. Теперешним умом размышляю: вот ведь в Заостровье храм выстоял, не дали порушить. Там народ богомольный не допустил надругательства. А в Вознесенье понаехало партийных дураков ( там же был районный центр), вот и совершили богохульство.

Новое горе - тиф.

Но тогда нам было уже не до церкви. Новое горе поразило нас. Мама, брат и сестра заразились тифом и умерли. Нам же поставили в укор, что плохо продезинфицировали барак, где до этого умирали тифозные. Осталась я в Вознесенье одна, всё ещё надеясь на возвращение отца. От него пришла записка. Спрашивал, как наше здоровье, как встретили Рождество (этот праздник был самым любимым в семье). Я написала ему от имени мамы: « У нас всё хорошо, береги себя, Алёшенька, (так всегда его ласково называла мама). У меня не хватило духу сообщить ему о постигшем нас горе. А о том, что он может догадаться по почерку, я и не подумала. Кто-то из сельчан ездил на свидание к своим, передал мою записку и видел отца. За короткое время он поседел и похудел - не узнать, говорят. А такой красавец был со смоляной шевелюрой. Через некоторое время мне сообщили, что папа умер по дороге в ссылку от водянки. Так и не знаю, где его могилка.

Из тифозного барака меня выселили - определили его под сапожную мастерскую. Я поехала к бабушке, она после смерти деда слегла (в их дореволюционном доме им оставили одну комнату, в которой раньше прислуга жила). Бабушка умерла у меня на руках.

Попова дочь - отовсюду прочь.

Вот теперь я осталась совсем одна на всём белом свете. С родственниками отца все связи после революции прекратились. Началась гражданская война, надо было думать о пропитании. Случайно удалось устроиться дезактиваторщицей в службу Осовоахима, травила крыс и других грызунов. Приходилось ездить по районам. Возвращаюсь однажды, а от дома, где я жила, после бомбёжки осталось одно пепелище. Тогда почти весь квартал выгорел. Походила я по пепелищу - только одно круглое бабушкино зеркальце в костяной оправе и нашла. Долго я его хранила в память о бабушке, да и всей прошлой жизни. Оно только и осталось у меня да ярлык «дочь попа». Сняла угол у одной женщины на Быку( ул. Ильинская).

Одна беда не ходит, службу дезактивации расформировали. Попробовала поступить на медицинские курсы. Там платили стипендию, всё же грамотность у меня была по тем временам неплохая. Уже и собеседование прошла. Но тут всплыло моё прошлое - дочь попа. А нашла меня одна «партейная» из Вознесенья, её фамилия Лопатина (век не забыть). Как это, говорит, можно взять дочь попа на курсы. Вернули мне мои документы.

Моя хозяйка очень меня жалела и помогла устроиться курьером в дом советов. Нелёгкая была работа: одежонка ветхая, а ходить надо было и в дождь, и слякоть по всему городу. Но терпела, всё-таки карточки давали и за угол можно было платить. Так и здесь меня нашла эта «партейная» Лопатина (что я ей сделала?): как можно доверять государственные документы дочери попа?

Новая фамилия.

Отказали в месте. Нет просвета, хоть ревмя реви. Хозяйка мне сказала, что тебе, девонька, надо срочно сменить фамилию. Иначе жизни не дадут. А у неё командированный квартировал, уполномоченный по закупке картошки. Как уж она его уговорила, не знаю, но он согласился мне помочь. А мне в ту пору было всё равно, с кем фамилию менять, вот и согласилась зарегистрироваться. Даже свадьбы не было. Ему надо было уезжать через несколько дней. Вернусь, сказал, устроим вечер. И уехал, как в воду канул.

Сказывали, где-то сгинул по дороге с казёнными деньгами. Осталась я с новой русской фамилией да с родившейся затем дочкой. Начались новые мытарства. Долгие годы она была разнорабочей на лесопунктах. До недавнего времени я жила с дочерью и внуками в ветхом полусгнившем бараке в Цигломени. И лишь спустя время дочь, переехав в Северодвинск в однокомнатную квартиру, взяла меня к себе. Вот такая радость для бабушки Вали на склоне жизни: цивильные условия, ванная, паровое отопление, тёплый туалет. Бог всё видит… Вот ещё послал мне большую радость - храм наш будет восстановлен.