Архангельская епархия

Я отношу себя, если можно так выразиться, к «первому церковному призыву». Конец восьмидесятых – начало девяностых было самым благодатным временем. Государство возвращало верующим их храмы, монастыри, зачастую разрушенные, оскверненные, но молодые монахи, только что рукоположенные священники и их принимали в свои руки с большой радостью и надеждой. А для очень многих мирян это стало началом новой церковной жизни. Я оказался среди них, уверен, не случайно.

Первый церковный призыв

Моим наставником стал иеромонах Герман (Чеботарь), ныне духовник Соловецкого монастыря, архимандрит. В те годы он служил в деревенском небольшом храме села Ширша под Новодвинском. Отец Герман лет на пять меня моложе, но уже тогда я видел в нем умудренного духовным опытом старца, ну а все храмовые старушки почитали его прозорливцем. Он и вводил меня в церковь — больного, мятущегося художника-живописца, в чьих работах была тяга к вышнему миру, но ни знаний, ни веры еще не было. В 1992 году, если я не ошибаюсь, отца Германа возвели в сан игумена и отправили возрождать Соловецкий монастырь.

Примерно в это же время я познакомился с игуменом Трифоном (Плотниковым), который приехал в Архангельск из села Ыб Коми-республики, где служил в большом сельском храме. Он был назначен в Антониево-Сийский монастырь. Должен сказать, что духовные чада отца Трифона в значительной степени и пополнили наш первый церковный призыв. Это были и послушники, ставшие впоследствии монахами — оплотом монастыря, такие, как игумен Варлаам, игумен Варсонофий, игумен Леонтий, иеромонах Прохор. И миряне, например, Александр Карушев, настоящий подвижник, преданный монастырю почти тридцать лет, его первый певчий и главный бухгалтер, Татьяна Баженова, Татьяна Галилюк, Светлана Никитина — выпускники Свято-Тихоновского богословского института, ставшие педагогами в том числе и для монастырских трудников. И многие другие.

По заповедям преподобного Антония

Помню первый свой визит в монастырь, до сих пор стоят перед глазами разрушенные храмы, запустение... Здесь располагался пионерский лагерь и потом дача обкома КПСС. В усыпальнице собора, где покоятся мощи святых — запах солярки, за долгие годы впитавшийся в стены. До сих пор этот запах ощущается в Троицком храме монастыря. Видимо эта память эпохи на века. Здесь находилась дизельная станция. Дизеля стояли прямо на мощах святых Сийских подвижников.

Нас провели в игуменский корпус. Навстречу вышел тогда еще тридцатидевятилетний отец Трифон. Худощавый, подвижный как ртуть. Это первое знакомство с монастырем и с игуменом Трифоном переросло в дружбу на многие годы. И наша семья, и я лично связали свою жизнь с Антониево Сийской обителью. И даже сейчас, когда отец Трифон давно уже в Краснодарской епархии, мы с женой постоянно с ним переписываемся, каждое лето ездим в Краснодар, да и советуемся с ним по многим духовным проблемам. Словом, это знакомство, произошедшее почти тридцать лет назад, совершенно изменило нашу жизнь.

Очень многое хотелось бы сказать и об отце Трифоне, и о том, как возрождался монастырь, какие люди становились его друзьями и помощниками. Как приводили в порядок храмы, начинали службы, как постепенно устраивалась монашеская жизнь. Во главу своей деятельности отец Трифон поставил заповедь основателя монастыря преподобного Антония — игумена Сийского: принимать всех убогих и страждущих. А таковых в годы перестройки появилось целое племя. Люди лишались работы, порой и жилья, другие выходили из тюрем в никуда — на помойки и улицы. И многие из этого брошенного племени потянулись в обитель. И батюшка всех принимал, давал крышу над головой, хлеб и кров. Людей определяли на послушания: ферма, покосы, конюшня, картошка, заготовка дров. Работы — непочатый край. Кто-то уходил, не выдержав, а многие остались до конца своей жизни и нашли последнее пристанище на монастырском кладбище. Основой для полноценной монастырской жизни стали и возрожденные традиции, в том числе и иконописание.

Впитывали дух иконы

В те годы, в начале девяностых, мы с Игорем Лапиным — иконописцем, с которым работаем вместе, во время всех постов жили в обители: проходили школу послушания и оборудовали иконописную мастерскую на втором этаже корпуса Сергиевского надвратного храма. Таскали вязанки дров, топили непрестанно печи: зимы стояли лютые. Ночевали тоже в небольшой келье при мастерской. Потом эту келью с нами делил Володя Курочкин, перебравшийся сюда из города. Универсальный мастер, реставратор, столяр-краснодеревщик, художник-акварелист, электрик. Он умел всё, характер имел шумный, твердый, нордический. Спорить с ним было бесполезно, но отца Трифона уважал и подчинялся беспрекословно. Володя, как и многие, тоже нашел свое последнее пристанище на монастырском кладбище.

Видя наши холостые титанические усилия по освоению иконописи, игумен Трифон — основатель нашей мастерской — решил дать нам с Игорем хоть какое-то иконописное образование и договорился с директором Всероссийского художественного научно-реставрационного центра имени И.Э. Грабаря о нашей стажировке в реставрационных мастерских в Москве.

Мастерские тогда находились в Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке. Я поехал первым. В те годы уже был членом Союза художников России по секции живописи и мнил себя художником. В мастерских попал в руки известнейшего искусствоведа, реставратора и художника Адольфа Николаевича Овчинникова — человека энциклопедических знаний, проехавшего весь православный мир. В коридорах у его мастерской стояли рулоны картона с копиями древних византийских фресок, которые он делал с оригиналов в Грузии, Греции, на Балканах. Бесценный материал, а рядом — рулоны с прозрачными кальками. На кальках — прориси древнейших иконостасов. Икон многих храмов уже не сохранилось, но прориси остались. В ВХРНЦ я впервые получил представление об иконе и профессиональном подходе к иконописи. До стажировки относился к этому легкомысленно, думал художнику всё по плечу. А вот теперь до сих пор ощущаю сопротивление, хотя почти тридцать лет работаю в этом ремесле. Игорь прошел стажировку после меня, приехал оттуда уже с готовой иконой. У него как-то всё легче пошло, может быть потому, что за спиной не было ничего кроме 10 классов, армии да способностей к рисованию. Я же успел окончить Архангельскую мореходку, поработать штурманом на паруснике-шхуне «Запад», расстаться с флотом, несколько лет отучиться в студии Бориса Копылова, отработать в мастерских Художественного фонда оформителем, жениться. Уже рос сын, да много чего случилось за этот переходный период. И наконец, болезнь, которая привела меня в церковь и в монастырь.

В Архангельском музее изобразительных искусств с разрешения Татьяны Кольцовой — доктора искусствоведения, заведующей отделом древнерусского искусства мы получили доступ в экспозицию и запасники. Почти два года работали с оригиналами XV–XVI веков, копировали, делали выкраски, кальки, что называется, впитывали дух иконы. Средневековые мастера были художниками замечательными, даже деревенские, я уж не говорю о столичных. Первый иконостас писали для храма Святителя Николая в Архангельске, Потом — в колокольне храма Трех Святителей московских в Антониево-Сийском монастыре. Работали над иконостасом в Коломне в женском Ново-Голутвином монастыре, писали иконы для церкви в Тойнокурье. И все время безуспешно пытались создать копию Астафьевского голубого чина XV века, эти иконы представлены в музее. Очень сложно было точно попасть в этот удивительный небесный — плотный и одновременно прозрачный — цвет, не хватило живописного опыта. Но идею не оставляли и реализовали её с третьей попытки в 2018 году в иконостасе храма на острове Краснофлотском в Архангельске. Написав деисуис, мы выставили иконы в музее напротив оригинала XV века. Это была очень серьезная работа, даже повторить мастеров средневековья — это уже сверхзадача для современного иконописца. Волновались на открытии выставки, тем более, что интерес к ней проявило неожиданно большое количество зрителей.

Мастерская Антониево-Сийского монастыря немного пополнялась кадрами: пришли Тамара Трофимова да северодвинский художник Сергей Кудрявцев. На этом всё и закончилось. Все, кто появлялся потом, исчезали после просьбы сделать тестовое задание. Мы переехали из монастыря и развернулись в моей мастерской сначала на проспекте Советских космонавтов, потом на Троицком проспекте, затем на улице Воскресенской. Это творческие мастерские Союза Художников, мы с Игорем оба состоим в этом профессиональном сообществе. Хотя знаю, что многие наши художники, даже из моих друзей, считают, что иконопись — это не творчество, а ремесло.   Поначалу я и сам думал: ну, что там, иконку написать... И глубоко ошибался. Здесь творческие проблемы точно такие же, как и в светском искусстве: цвет, рисунок да еще много чего сверх этого. Я двадцать лет до иконы занимался живописью, а когда столкнулся с иконой вплотную, понял: не так всё просто. Нужно очень много знать, как ещё говорят, нужна огромная «насмотренность» и внимательная, тщательная работа с оригиналами.

Глаза боятся, а руки делают

После создания нескольких иконостасов следующий этап нашего движения случился уже в стенописи. В 2005 году усилиями отца Трифона была создана община и началось строительство Успенского храма на старом его фундаменте — на набережной Северной Двины, в центре Архангельска. Церковь проектировалась как подворье Антониево-Сийского монастыря. К её украшению подключилось предприятие «Роскамсервис», которое возглавлял Дмитрий Сорока и архитектор Александр Ляшенко — сын одного из авторов проекта Успенского храма, известного в городе архитектора Геннадия Ляшенко. Специалисты «Роскамсервиса» задумали создать мраморный иконостас и мраморные орнаментальные полы. Это была грандиозная задача для людей, не имеющих опыта такой работы. Съездили в Италию, закупили камнерезное производство, машины, камень. Начались проектные работы, в которых мы с Игорем принимали непосредственное участие. Воистину, глаза боятся, а руки делают. Еще на стадии завершения строительства Успенского храма отец Трифон и главный его строитель Сергей Киткин предложили нам с Игорем расписать церковь. Я поначалу отказался: не было ни опыта, ни понятия, как это делается... 1900 квадратных метров — это не икону написать. А вот Игорь всегда мечтал о такой работе. Да и руководство, что называется, дожало нас. И мы решили попробовать, сели за эскизы. Надо отдать должное Игорю Лапину, он сочинил богословскую и композиционную программу росписи, но цветных эскизов так и не случилось, к росписи храма мы подошли с карандашными набросками. Долго искали краски, подняли всех своих знакомых иконописцев, просили совета. Когда нашли, наконец, в Москве, надо было где-то их попробовать: сделать выкраски, фрагменты композиций. Нам очень хотелось создать росписи на основе Балканских фресок XIV века. Дали нам помещение в колокольне, где были чистые стены. Пару месяцев творили там, поняли, что получится всё как надо, и к началу зимы мы поднялись в барабан под купол Успенского храма. Первым делом необходимо было перенести изображение Пантократора на вогнутую поверхность полусферы купола. Задача не из лёгких, напряглись, придумали методику, перевели прорись.

Сложность работы, кроме отсутствия опыта, заключалась и в том, что наступили холода, а в храме ещё не было отопления. Внизу гудела тепловая пушка, но мы находились на высоте 21 метра — это примерно уровень седьмого этажа. Начались полярные сумерки, дневной свет в храм практически не попадал. Настраивали живопись почти вслепую, при свете галогенных прожекторов, но как-то справились. Начали с купола и потихоньку пошли вниз. Сверхзадача росписи — не промахнуться в цветовой атмосфере и силе цвета, не перебрать его интенсивность. Температура воздуха под куполом была чуть выше пяти градусов, мы мерзли там постоянно. Это был почти предел для нас и для силикатных материалов. Так в четыре руки в течение пяти лет мы расписали Успенскую церковь и еще успели написать иконы в огромный мраморный иконостас. К тому времени храм перешел в статус епархиального городского. Но суть, разумеется, не в этом, мы знаем, как любят Успенскую церковь в Архангельске. А эта наша первая роспись на основе средневековых балканских фресок до сих пор в среде иконописцев считается образцом храмового искусства.

Вот так с Божьей помощью продолжилась и эта часть истории Сийской обители — её иконописной мастерской. Восстановлена связь времен, ведь монастырь традиционно имел свою иконописную школу. Преподобный Антоний сам писал иконы, а архимандрит Никодим в XVIII столетии создал «Сийский иконописный подлинник» с прорисями и описанием технологий. Это великий труд на шестистах страницах, оригинал которого к счастью сохранился.

Медленно, но необратимо наша мастерская стала выходить из-под крыла Антониево-Сийского монастыря. Остались, впрочем, духовные связи и название. Вышли и на международную арену: в Греции на Афоне расписывали зал собраний одного из самых значимых монастырей Ватопед, греческой обители, где хранится великая святыня — Пояс Пресвятой Богородицы. Сейчас расписываем храм и в одной из бывших союзных республик.

Но больше работаем для родного Севера: спроектировали и написали иконостасы для церкви в честь епископа Антония (Быстрова) на острове Краснофлотском и Троицкого храма в Архангельске. Надеемся, что и дальше иконописная мастерская Антониево-Сийского монастыря будет востребована здесь, на родине.

Сергей Егоров

Материал из «Вестника Архангельской митрополии» №3 за 2020 год